Неточные совпадения
Она не могла разрешить задачи, которую ей невольно задал
отец своим веселым
взглядом на ее друзей и на ту жизнь, которую она так полюбила.
Сережа испуганным
взглядом смотрел на
отца и думал только об одном: заставит или нет
отец повторить то, что он сказал, как это иногда бывало.
Она чувствовала, что слезы выступают ей на глаза. «Разве я могу не любить его? — говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный
взгляд. — И неужели он будет заодно с
отцом, чтобы казнить меня? Неужели не пожалеет меня?» Слезы уже текли по ее лицу, и, чтобы скрыть их, она порывисто встала и почти выбежала на террасу.
— Он? — нет. Но надо иметь ту простоту, ясность, доброту, как твой
отец, а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Всё это ты наделала. Когда тебя не было и не было еще этого, — сказал он со
взглядом на ее живот, который она поняла, — я все свои силы клал на дело; а теперь не могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь…
Вошел Сережа, предшествуемый гувернанткой. Если б Алексей Александрович позволил себе наблюдать, он заметил бы робкий, растерянный
взгляд, с каким Сережа взглянул на
отца, а потом на мать. Но он ничего не хотел видеть и не видал.
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между колен, на которые оперся локтями. Чувствуя
взгляд, он поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и заглядывая
отцу снизу в лицо, продолжала с деланым оживлением...
Елизавета Львовна стояла, скрестив руки на груди. Ее застывший
взгляд остановился на лице мужа, как бы вспоминая что-то; Клим подумал, что лицо ее не печально, а только озабоченно и что хотя
отец умирал тоже страшно, но как-то более естественно, более понятно.
Как там
отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким
взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
А в сыне ей мерещился идеал барина, хотя выскочки, из черного тела, от
отца бюргера, но все-таки сына русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким
взглядом, такого, на каких она нагляделась в русском богатом доме, и тоже за границею, конечно, не у немцев.
От
отца своего он перенял смотреть на все в жизни, даже на мелочи, не шутя; может быть, перенял бы от него и педантическую строгость, которою немцы сопровождают
взгляд свой, каждый шаг в жизни, в том числе и супружество.
О, и вы умеете смотреть гордо и раздавливать
взглядом: я помню, как вы посмотрели на меня у вашего
отца, когда приехали тогда из Москвы…
— Ну, что
отец? — поднял он вдруг на меня задумчивый
взгляд.
Это
отец Аввакум выразил так свой скептический
взгляд на ожидаемую встречу с врагами. Я засмеялся, и он тоже. «Да право так!» — заметил он, спускаясь неторопливо опять в каюту.
А
отец Аввакум — расчихался, рассморкался и — плюнул. Я помню
взгляд изумления вахтенного офицера, брошенный на него, потом на меня. Он сделал такое же усилие над собой, чтоб воздержаться от какого-нибудь замечания, как я — от смеха. «Как жаль, что он — не матрос!» — шепнул он мне потом, когда
отец Аввакум отвернулся. Долго помнил эту минуту офицер, а я долго веселился ею.
Именно, он забывает то, что
отец вырос и состарился в известных
взглядах, отнестись к которым критически он решительно не в состоянии.
Вот и передняя, потом большая комната с какими-то столами посредине, а вот и сама Надя, вся в черном, бледная, со строгим
взглядом… Она узнала
отца и с радостным криком повисла у него на шее. Наступила долгая пауза, мучительно счастливая для всех действующих лиц, Нагибин потихоньку плакал в холодных сенях, творя про себя молитву и торопливо вытирая бумажным платком катившиеся по лицу слезы.
Девушка осмотрела кругом комнату, точно заранее прощаясь с дорогими стенами, а потом остановила глаза на
отце. Этот пристальный, глубокий
взгляд, полный какой-то загадочной решимости, окончательно смутил Василья Назарыча, и он нерешительно потер свое колено.
В то же время бросает
взгляд на ту же особу и старик,
отец подсудимого, — совпадение удивительное и роковое, ибо оба сердца зажглись вдруг, в одно время, хотя прежде и тот и другой знали же и встречали эту особу, — и зажглись эти оба сердца самою безудержною, самою карамазовскою страстью.
Что же до того, что он маньяк, то с этим я бы и согласился, но именно в одном только пункте — в том самом, на который и экспертиза указывала, именно во
взгляде подсудимого на эти три тысячи, будто бы недоплаченные ему
отцом.
— Папа, папа! Неужели ты с ним… Брось ты его, папа! — крикнул вдруг мальчик, привстав на своей постельке и горящим
взглядом смотря на
отца.
Упреки
отцу и огорчили ее своею несправедливостью, и оскорбили тем, что в них выказывался
взгляд Соловцова на нее, как на существо, лишенное воли и характера.
Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго
взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил
отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.
Меня возмущал его материализм. Поверхностный и со страхом пополам вольтерианизм наших
отцов нисколько не был похож на материализм Химика. Его
взгляд был спокойный, последовательный, оконченный; он напоминал известный ответ Лаланда Наполеону. «Кант принимает гипотезу бога», — сказал ему Бонапарт. «Sire, [Государь (фр.).] — возразил астроном, — мне в моих занятиях никогда не случалось нуждаться в этой гипотезе».
Она похожа на
отца, и
взгляд ее действительно напоминает его страшный
взгляд.
Ни Сенатор, ни
отец мой не теснили особенно дворовых, то есть не теснили их физически. Сенатор был вспыльчив, нетерпелив и именно потому часто груб и несправедлив; но он так мало имел с ними соприкосновения и так мало ими занимался, что они почти не знали друг друга.
Отец мой докучал им капризами, не пропускал ни
взгляда, ни слова, ни движения и беспрестанно учил; для русского человека это часто хуже побоев и брани.
Теологические возражения могли ему представлять только исторический интерес; нелепость дуализма до того ясна его простому
взгляду, что он не может вступать в серьезный спор с ним, так, как его противники — химические богословы и святые
отцы физиологии, — в свою очередь, не могут серьезно опровергать магию или астрологию.
В дворне его считали блаженным. Почти такого же
взгляда держались
отец и тетеньки-сестрицы. Матушка, хотя внутренне негодовала, что он только лбом об пол стучит, однако терпела.
Мой
отец, который во вторую половину жизни имел
взгляды очень либеральные, не представлял жизни иначе, чем в патриархальном обществе, где родственные связи играют определенную роль.
У
отца моего происходил перелом миросозерцания, он все более проникался либеральными
взглядами, порывал с традициями и часто вступал в конфликт с окружающим обществом.
«…Ее
отец сидел за столом в углублении кабинета и приводил в порядок бумаги… Пронзительный ветер завывал вокруг дома… Но ничего не слыхал мистер Домби. Он сидел, погруженный в свою думу, и дума эта была тяжелее, чем легкая поступь робкой девушки. Однако лицо его обратилось на нее, суровое, мрачное лицо, которому догорающая лампа сообщила какой-то дикий отпечаток. Угрюмый
взгляд его принял вопросительное выражение.
— А вот увидишь, — сказал
отец, уже спокойно вынимая табакерку. Дешерт еще немного посмотрел на него остолбенелым
взглядом, потом повернулся и пошел через комнату. Платье на его худощавом теле как будто обвисло. Он даже не стукнул выходной дверью и как-то необычно тихо исчез…
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам
отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным
взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
— Папенька, я вас прошу выйти на два слова, — дрожащим, измученным голосом проговорил Ганя, машинально схватив
отца за плечо. Бесконечная ненависть кипела в его
взгляде.
Так рос ребенок до своего семилетнего возраста в Петербурге. Он безмерно горячо любил мать, но питал глубокое уважение к каждому слову
отца и благоговел перед его строгим
взглядом.
В это время дети опять возвратились на балкон. Паша кинул почти умоляющий
взгляд на
отца.
— Нет, это неспроста! — вскричала Катя, снова обращаясь ко мне с сверкающим гневным
взглядом. — Признавайся, Алеша, признавайся сейчас, это все наговорил тебе
отец? Сегодня наговорил? И, пожалуйста, не хитри со мной: я тотчас узнаю! Так или нет?
Пантелей Егоров вдруг смолк. Он нервно семенил ногами на одном месте и бросал тревожные
взгляды на
отца Арсения. Но запрещенный поп стоял в стороне и тыкал вилкой в пустую тарелку. На минуту в комнате воцарилось глубокое молчание.
Отец встретил его мрачным и удивленным
взглядом, но Тыбурций выдержал этот
взгляд спокойно. Теперь он был серьезен, не кривлялся, и глаза его глядели как-то особенно грустно.
Наконец он повернулся. Я поднял на него глаза и тотчас же их опустил в землю. Лицо
отца показалось мне страшным. Прошло около полминуты, и в течение этого времени я чувствовал на себе тяжелый, неподвижный, подавляющий
взгляд.
Казалось, буря, которая только что пронеслась над нами обоими, рассеяла тяжелый туман, нависший над душой
отца, застилавший его добрый и любящий
взгляд…
В темной аллейке сада я нечаянно наткнулся на
отца. Он по обыкновению угрюмо ходил взад и вперед с обычным странным, как будто отуманенным
взглядом. Когда я очутился подле него, он взял меня за плечо.
Говоря это,
отец Михаил пристально смотрел на Митю Смоковникова. Гимназисты, следя за его
взглядом, тоже оглядывались на Смоковникова. Митя краснел, потел, наконец расплакался и выбежал из класса.
Мало-помалу Александр успел забыть и Лизу, и неприятную сцену с ее
отцом. Он опять стал покоен, даже весел, часто хохотал плоским шуткам Костякова. Его смешил
взгляд этого человека на жизнь. Они строили даже планы уехать куда-нибудь подальше, выстроить на берегу реки, где много рыбы, хижину и прожить там остаток дней. Душа Александра опять стала утопать в тине скудных понятий и материального быта. Но судьба не дремала, и ему не удавалось утонуть совсем в этой тине.
Ей уж было досадно. Она увлекла
отца и величаво прошла мимо Адуева. Старик опять раскланялся с Александром; но дочь не удостоила его даже
взгляда.
— Не я ли, не я ли сейчас объявил, что энтузиазм в молодом поколении так же чист и светел, как был, и что оно погибает, ошибаясь лишь в формах прекрасного! Мало вам? И если взять, что провозгласил это убитый, оскорбленный
отец, то неужели, — о коротенькие, — неужели можно стать выше в беспристрастии и спокойствии
взгляда?.. Неблагодарные… несправедливые… для чего, для чего вы не хотите мириться!..
— Господи, как же не принять! — сказал
отец Василий, разводя руками. — Я последнее время никогда даже не мечтал о таком счастии для себя и завтра поеду ко владыке представиться ему и поблагодарить его. Мы точно что с ним товарищи по академии, но всегда как-то чуждались друг друга и расходились в наших
взглядах…
Малюта взглянул на царевича таким
взглядом, от которого всякий другой задрожал бы. Но царевич считал себя недоступным Малютиной мести. Второй сын Грозного, наследник престола, вмещал в себе почти все пороки
отца, а злые примеры все более и более заглушали то, что было в нем доброго. Иоанн Иоаннович уже не знал жалости.
Отец Савелий глубоко вздохнул, положил перо, еще взглянул на свой дневник и словно еще раз общим генеральным
взглядом окинул всех, кого в жизнь свою вписал он в это не бесстрастное поминанье, закрыл и замкнул свою демикотоновую книгу в ее старое место.
— А ну! Что вы скажете? — спросил Борк, глядя на лозищанина острым
взглядом. — Вот как они тут умеют рассуждать. Поверите вы мне, на каждое ваше слово он вам сейчас вот так ответит, что у вас язык присохнет. По-нашему, лучшая вера та, в которой человек родился, — вера
отцов и дедов. Так мы думаем, глупые старики.
Входя в свой тёмный и тесный старый храм, мальчик замечал, что народ расступается перед
отцом нехотя, провожает его косыми
взглядами, враждебным шёпотом.